Ольга Полевина "Знакомство по брачному объявлению"
Представляем вашему вниманию историю необычайного знакомства, о котором пишет Ольга Полевина.
Сегодня публикуем первую часть.
Часть 1
Мне двадцать четыре года, я небольшого роста и, как все, живущие в этой местности, склонна к полноте, поэтому прилагаю огромные усилия, чтобы не превратиться в эдакую лапочку «полтора на полтора» метра. Пока это мне удается, хотя хрупкостью телосложения похвастать не могу. Волосы у меня светлые, но не настолько, чтобы всесильный бог блондинок помогал мне, и к тому же тонкие и непослушные. Поэтому каждый божий вечер мне приходится их накручивать на ночь. Я давно уже привыкла спать на прокрустовом ложе, и бигуди не причиняют мне беспокойства. Глаза у меня большие, рыже–зеленого цвета, и один чуть–чуть меньше, на что моя подруга восклицает: зато другой значительно больше! Если их не красить — это незаметно, следовательно, косметика мне противопоказана. Лицо у меня нормальное, зубы пока все на месте. Словом, если нет особой красоты — то и уродства тоже нет. Я интроверт, шумные компании с бестолковыми разговорами отталкивают меня. Мне лучше провести день с близким человеком, чем толкаться по тусовкам. Поэтому я до сих пор не замужем и пока не собираюсь. Идея написать в службу знакомств принадлежала моей подруге. Я долго от этого отбивалась, но кто может устоять перед Наташкиным напором?!
— Смотри на это как на игру, — сказала она мне. — В этом нет ничего ни обидного, ни унизительного. Может, где–то далеко такой же мальчик страдает от одиночества и не находит в себе силы переступить барьер застенчивости.
Я согласилась, что такое возможно.
— Мы напишем несколько писем, — сказала Наташка.
— Зачем несколько, если мне нужен только один? — удивилась я.
— Знаешь, скольких надо перебрать, пока он найдется! — возразила она, по опыту зная, как ей достался ее Дима.
Наташка — моя полная противоположность. Она высока, стройна, несмотря на волчий аппетит, черноволоса до синевы и может позволить себе любую стрижку. Она не только никогда не накручивается на ночь, но может вообще не причесываться: густые волосы сами ложатся, как надо. Черты у нее чеканные, и она каждый день рисует себе новое лицо, смело экспериментируя с оттенками. Она открыта всем ветрам, непринужденна, слегка нахальна, чувствует себя как дома в любой обстановке.
— Сначала нужно выйти замуж, и желательно сделать это до 25 лет, — безапелляционно заявила она мне.
— А учиться?
— Одновременно с этими поисками. Потом родить ребенка, и тогда уже можно заняться карьерой.
— С ребенком — и карьерой? — усомнилась я.
— Именно. Карьера — в смысле работы — займет всю оставшуюся жизнь. Она подождет, а ребенок — нет.
— Сколько блестящих умов похоронили бы себя на кухне, если бы последовали твоим советам!
— Дурочка! Для женщины главное — семья. В хорошей семье она может прожить и без образования, а престижная работа без семьи — тоска. Хорошая семья — не помеха работе.
Конечно, лучше иметь и то, и другое… Словом, за дело! Найдем тебе мужа.
— Ну и как я должна описать себя? Хороша — нескромно, плоха — неразумно.
— А мы не будем описывать тебя, — усмехнулась Наташка. — Мы будем отвечать на объявления.
— Ты же знаешь, как тяжело дается мне письменность!
— За тебя я напишу. Ты со своей гипертрофированной честностью только дело испортишь.
— Что же, мне врать? — попыталась отбиться я.
— Просто не давать полную информацию.
— Но потом придется же признаться!
— Потом — другое дело. Все неприятные открытия придержи. Когда ты станешь уже не чужой и враждебной незнакомкой, все воспримется куда благоприятнее. Да и что тебе скрывать? Ведь у тебя одни сплошные достоинства!
Наташка — лиса. Ее речь так и льется! И где только слова берет?
И вот мы засели за газеты.
— Вдовец без детей. Что ты имеешь против вдовцов?
— Он будет сравнивать меня с женой.
— Пусть сравнивает: сравнение будет в твою пользу. И потом, он старше, и это хорошо. Тебе нечего делать с мальчишками: ты их давно переросла… Ладно, вот тебе молодой: «Мне 22, а я уже одинок…». Хочешь такого утешить?
Мы хохотали и вырезали подходящие объявления. Рядом с ней все было просто. Но когда я оставалась одна — не переставала удивляться, как ей удалось втравить меня в такую авантюру.
Прочитав мои косно–язычные ответы, она разорвала их.
— Я сама напишу за тебя, а ты перепишешь.
И я переписала. Мы выбрали нескольких кандидатов, и к каждому вырезанному объявлению подклеили копию моего письма, чтобы не перепутать.
«Здравствуйте, Вадим. Прочитав ваше объявление, мне захотелось ответить вам. Кажется, я понимаю вас. Мир так жесток, ни на кого нельзя положиться… Я также пережила то, о чем вы упоминаете…»
— Ты уверена, что я должна это переписать? — изумилась я.
— Нет. Но попробовать надо, — непреклонно заявила Наташка. — Пусть только ответит, пусть втравится в диалог, и тогда мы поймем, какую тактику избрать.
«Уважаемый Сергей! Ваше объявление потрясло меня. Смерть близкого человека — это страшно. Хотя я намного младше вас, нечто подобное случилось и со мной. Я потеряла друга, с которым только–только начали завязываться отношения. Конечно, все это не идет ни в какое сравнение с вашей утратой, но мне хорошо понятно это ощущение пустыни… Ваше письмо отозвалось во мне знакомой болью. Вы знаете, как это пережить?»
— Натка, это нечестно! Нельзя так писать! Тон опытной куртизанки! Да я со стыда сгорю, если он ответит! У человека горе, а ты лезешь со своими штучками! И потом, ему же 35,что я с таким старцем буду делать!?
— Какой старец?! Это же самый лучший возраст! Ведь ты умна не по годам, возможно, это и есть твой вариант?
«Антон, это удивительно, но я полностью подхожу к тем требованиям, которые вы предъявили: я невысока, блондинка, замужем не была, и мне далеко до тридцати. В смысле верности — можете не сомневаться во мне, если, конечно, вы мне понравитесь. Хозяйка я хорошая, вредных привычек не имею. Остановка за обоюдной симпатией — так давайте попробуем!»
— Какая развязная особа! — рассмеялась я. — Я же не смогу потом продолжать в таком тоне!
— Ничего, сможешь! — отозвалась Наташка, строча следующее письмо. — Надо показать, что ты знаешь себе цену.
«Андрей, ваше письмо тронуло меня. Мне тоже тяжело дается общение с незнакомыми людьми. Но, согласитесь, девушке сложнее познакомиться. Мужчина может подойти первым, а женщина, делающая первый шаг, словно предлагает себя…»
— Это по крайней мере честно!
— Пошли ему фото с улыбкой. Пусть убедится, что с зубами у тебя все в порядке.
Наташка сама вложила листки в конверты, заклеила и забрала с собой:
— Сама отправлю. Тебе веры нет — еще бросишь в мусорный ящик вместо почтового…
Потянулись дни ожидания.
Первым ответил Андрей. Не скрою, у меня тряслись руки, когда я распечатывала конверт.
«Дорогая Тоня! Очень рад вашему письму. Мне ответили многие, но именно ваше фото мне понравилось больше всех. Я поставил его на письменном столе и всем знакомым говорю, что это моя девушка».
Наташка выхватила письмо у меня из рук.
— Вот болван! Но я была права — твоя улыбка неотразима. Пусть теперь он пришлет нам свою фотографию!
— Мне уже хочется, чтобы он вернул мою…
— Не так сразу! Напишем ему ответ!
И я переписала второе Наташкино послание незнакомому Андрею.
На него ответ пришел почти сразу. Тон письма стал развязным. «Андрей» беззастенчиво хвалил себя, расписывая, какой он умелец, как ценят его на работе, какая у него шикарная квартира. Свою фотографию он почему–то не выслал. В ответ мы с Наташкой прозрачно намекнули и на мои скрытые достоинства.
Следующее письмо было таким же самодовольным. В нем не было ни слова в ответ на мое послание, только продолжался поток самовосхваления. В конце было предложение провести с ним отпуск у моря и… фото.
Я взглянула на оттопыренные уши, нос пуговкой и глупую улыбку и, не показав Наташке, написала ответ:
«Боюсь, я ошиблась. Возвращаю вашу фотографию и прошу вернуть мою».
Я поспешно заклеила конверт и выбежала к почтовому ящику.
Наташка потом долго ругала меня:
— Не могла мне показать! Поспешила отослать! Ну, не понравилась рожа, ведь это ничего не значит! И то, что он пишет о себе, — тоже!
— «Застенчивый»! Такого беззастенчивого воспевания себя я еще не встречала! — возмутилась я.
— Вот глупая! Человек не уверен в себе, он боится показаться хуже, чем есть, и начинает играть в героя — ведь ты–то понравилась ему! А когда человек начинает притворяться — получается еще хуже, чем на самом деле. Тут важно не спешить с выводами. Дать ему возможность показать себя без фальши. А для этого нужно только время. Не надо спешить гнать его и делать скоропалительные выводы!
— Нет, Наташа, нет! Он будет сниться мне в кошмарных снах!
Обиженный Андрей фото не вернул, зато прислал еще несколько оправдательных писем. Я не ответила. За ними пришли «обвинительные». Меня подозревали в охоте за богатым женихом. А он живет своим трудом и поэтому не подходит.
Эти письма выводили меня из себя, а Наташка хохотала. Не получая ответа, он в конце концов исчез.
С Вадимом все кончилось куда быстрее! Опасаясь теперь рассылать фотографии, я мотивировала тем, что человека лучше видеть живьем. Мы созвонились и договорились о встрече. Я описала, во что буду одета.
Я подошла к киоску, возле которого было назначено свидание, в точно указанное время. Поблизости никого не было. На противоположной стороне прогуливалось несколько человек.
Я стояла, как перед расстрелом. Наташка накрасила меня и перекрестила. Я ожидала, обтекая нравственными помоями. Посмотрев на часы, удивилась, что прошло только семь минут — мне казалось, что семь веков…
Из скверика вышел молодой человек. У меня замерло сердце.
Он перешел на мою сторону, не торопясь, подошел к киоску, кинув на меня быстрый взгляд. Я не сделала движения навстречу, боясь попасть впросак, и правильно сделала: купив пачку сигарет и еще раз взглянув на меня, он скрылся за углом.
Наташка ждала меня.
— Не пришел, — устало опустилась я на стул, — а я прождала сорок минут…
Вадим больше не позвонил мне. Из этого я заключила, что он все–таки приходил, посмотрел на меня и не подошел. Недаром он не слишком уточнял, как будет выглядеть. Подозреваю, что это был парень, купивший сигареты.
Наташка самозабвенно старалась меня развеселить.
— Подумаешь, не понравилась с первого взгляда какому–то жлобу! Твоя красота открывается позднее.
— Со второго взгляда? Так он и так два раза оглядел меня.
— Ты себе цены не знаешь! Ведь ты же — сокровище! Умна, тактична, женственна! Хорошенькая! А если оденешь что–то более женственное, чем твои спортивные серые свитера, то на тебя будут оборачиваться!
— Я плохо чувствую себя в роскошных туалетах, — попыталась отмахнуться я.
— Женская одежда — это ловушка. Она должна обещать, манить. У тебя чудная белая кожа, а ты по уши закуталась в толстый свитер. У тебя ножки симпатичные, а ты не вылезаешь из длинных бесформенных юбок.
— С моим ростом мини–юбки только уродуют.
— Зачем мини? Разрез на длинной юбке, открывающий ноги при ходьбе, — и достаточно!
— И декольте? — как можно более саркастично спросила я.
— Можно. — Наташка проигнорировала мой тон. — Одежда должна быть сексуальной. Не застегивай блузку под самое горло! Пусть петли все время расстегиваются.
— Нет, я не смогу. Я буду краснеть, прикрывать разрез на юбке, держать пуговки, чтобы не расстегнулись, и потеряю нить беседы.
— Ах, все дело в том, что ты сама ничего этого не хочешь. Умом понимаешь, что пора замуж, а мужчина тебе безразличен.
— Я ничего не могу поделать, если мне действительно никто не нравится.
— Я поняла. Тебе надо с кем–то переспать, тогда в тебе проснется женщина! — воскликнула Наташка с внезапным озарением.
— Еще лучше! С кем же это сделать?
— Какая разница!
Пока мы с ней спорили о силе инстинктов, пришло письмо от Сергея. Он извещал, что приедет в субботу и будет ждать меня в парке возле памятника. Я не хотела идти, но Наташка снова меня уговорила.
— У тебя должна быть цель, и к ней нужно идти, не сворачивая. А вдруг это он? Никем нельзя пренебрегать. Единственно, прошу, относись ко всему с юмором.
— Не вижу ничего смешного в том, что от меня шарахаются мужчины.
— Не сравнивай! То был мальчишка, а это взрослый человек, разведен. Он не станет обижать беззащитную девочку вроде тебя.
Сергей оказался настоящим сельским жителем. Одежда, явно парадная, стесняла его, была несколько узка и от долгого висения в шкафу пропахла нафталином. Мы прошлись по городу, не зная, о чем говорить, посидели в парке. Торговка цветами окликнула его, предложив купить даме букетик фиалок, но он только ускорил шаги. Через час он мне так надоел, что я сама решила прекратить пытку.
— Сергей, вы меня извините, но, по–моему, у нас с вами ничего не выйдет…
Он совершенно спокойно посмотрел на меня:
— В самом деле? Ну, как хотите. У меня есть еще несколько адресов.
Наташка права: на это надо смотреть с юмором, ибо это смешно…
Дома я самозабвенно разорвала все объявления и копии наших писем. Потом в ванной в железном ведре развела огонь и методично бросала в него каждую бумажку. За этим занятием и застала меня Наташка. Она молча присела рядом на край ванны.
— Очищение огнем, — сказала я.
— Напрасно ты все так драматизируешь! И вообще, что ты делала с шестнадцати лет? Почему ни с кем не встречалась? Разве не было желающих?
— Наверное, были. Только я их не заметила. Я училась. Меня очень строго воспитали. Дома не приняты были разговоры о женихах и прочей чепухе, — вздохнула я.
— Да, твои родители намного старше моих… — задумчиво протянула Наташка.
Мои родители!.. Я поежилась. Если бы мои родители знали, чем мы тут занимаемся! Они считали, что главное — просто жить. Учиться, работать. Судьба сама найдет человека, и спешить ей навстречу неприлично.
— Тебя отпускали гулять по воскресеньям?
— Конечно! С твердым наказом вернуться в восемь…
— Но ведь ты давно уже не живешь с ними! Когда уехала учиться в училище — почему ты не пользовалась свободой? — продолжала допытываться Наташка.
— Я училась. Каждые выходные приезжала домой. Каждый вечер допоздна сидела над книгами. Зарабатывала красный диплом…
— Тут в институте у тебя тоже будет красный. Зачем тебе два красных диплома? — изумилась Наташка, рассматривая себя в зеркало. Ей, конечно, на цвет диплома всегда было наплевать!
— Я, наверное, по–другому учиться не умею…
— Тебя слишком строго воспитали, — вынесла она окончательный приговор.
— Наверное. Зато, снимая мне здесь эту квартиру, они уверены, что их дочь занята только институтом… Они мне доверяют, понимаешь?
— Но ведь ты же восемь лет уже живешь самостоятельно! Почему ты не пыталась? — продолжала настаивать она.
— Никто не был так настойчив, чтобы я попыталась.
— Глупости! Просто ты не создана для сверстников! Твое поле деятельности — мужчины постарше. А ты всегда была в среде юнцов.
— Скоро мы окончим институт, и тогда у меня появится масса возможностей…
— Возможности есть всегда. Просто ты пренебрегаешь ими.
Наташка вытащила из кармана конверт.
Часть II Продолжение.
— Это я нашла в твоем почтовом ящике, когда поднималась. Сразу не хотела давать, чтобы ты не сожгла, не читая.
— Опять?!
— Ну, давай посмотрим, разве не интересно?
Я выхватила у нее из рук конверт и бросила его в ведро. Он сразу начал тлеть. Но Наташка ловко выхватила его из пламени.
— Надымила тут! Проветри помещение!
Она унесла письмо в комнату. Мне было безразлично. Еще одно разочарование? Нет уж, хватит!
— Ты только почитай! — вернулась через минуту Наташка.
— Что там еще?
— Он живет в нашем городе, не так уж далеко, на той стороне за парком. Я хорошо знаю этот район. Это частный сектор. У него там дом. Он приглашает тебя в гости.
Я пожала плечами.
— Только этого еще не хватало!
Наташка начала читать:
— «Милая девушка, должен разочаровать вас, но я не собираюсь жениться вторично. Объявление от моего имени написала втайне от меня сестра. Я не так давно похоронил жену, и сестре хотелось меня чем–то отвлечь. А вы попались! Больше никто мне не написал. Забавно, что такую молодую девушку привлекло именно это объявление! Чтобы вас совсем не обескураживать, я могу встретиться с вами. Ведь вы же ждали ответа? Я дома каждый вечер. Заходите, мы побеседуем, и вы убедитесь в тщетности ваших попыток. Любопытно будет взглянуть на вас. Сергей».
— Еще один Сергей! Откуда их столько?
— Что ты об этом думаешь? — спросила Наташка. — Живет один, жениться не собирается, кто знает, зачем зовет! Сколько ему лет?
— В объявлении сказано: нет сорока…
— А мы решили — тридцать пять! А если — все тридцать девять?
Я взяла бумагу у нее из рук и кинула в ведро, подпалив. Конверт съежился и перевернулся, сгорая, и я успела разобрать адрес — улица Тенистая,38…
Потом мы выпили на ночь кофе, и она ушла.
Я вышла на балкон. Апрельский вечер был зябок. Начинало смеркаться. Почему весной мне так тоскливо? День у меня загружен до предела, и в этом мое спасение. Как боюсь я этих весенних вечеров, когда все сделано, спать рано, а идти некуда! И сидеть дома невозможно. Предательский апрель выманивает на улицу!
Я оделась и вышла.
Пары, обнявшись, шли мимо меня. Женские каблучки задорно стучали по асфальту. А я не ношу каблуки. На них неудобно ходить. И фасонистые брючки не ношу — в них моя невысокая фигура кажется еще приземистей. Юбка моя длинна, свитер и куртка бесформенны, ибо талию я не показываю.
Я шла, засунув руки в карманы спортивной куртки, серой, неброской.
Маленькая серая фигурка отразилась в витринах и пошла со мною рядом.
Влюбленная пара, не таясь, обнималась в сумерках на скамейке. Я отвернулась: мне было стыдно от этой неприкрытости. Никогда не смогу выставлять свои чувства напоказ.
Мимо прошли парни, пересыпая отборным матом каждую фразу для усиления смысла. Таким я ни к чему. Таким нужны вот эти две девушки, стоящие под фонарем с сигаретами в зубах. Они скользнули по мне невидящим взглядом и выпустили вслед облако дыма.
Наташке хорошо говорить! Когда она идет, покачиваясь на длинных ногах, все прохожие смотрят ей вслед. Одним она отвечает надменным взглядом, другим — надменным словом, на третьих смотрит в упор, и они идут за ней, как привязанные. Сама она никогда не делает первого шага. Ждет, когда подойдут к ней. И вот тут–то начинается игра!
А ко мне никто не подходит. Меня просто не замечают.
Я долго шла, сама не зная куда. Город ярких витрин кончился, потянулся парк. Зажглись фонари. Потянулись частные домики. Я шла и рассматривала их. Вон тот похож на наш. Вон тот — никуда не годится. А этот…
Этот — нравится. Высокий ажурный забор не скрывает его. Летом он заплетен виноградом, но холодным апрельским вечером голые лозы позволяют посмотреть во двор.
Огромная овчарка подошла и просунула морду между железных прутьев.
— Скучаешь? — спросила я. Она внимательно посмотрела мне в глаза и наклонила голову набок.
Над крыльцом горел свет. Полоса света выбивалась и из полуоткрытых ворот гаража — хозяин, видимо, был дома. Я перевела взгляд на табличку на стене дома и прочла: «Тенистая,38»
…
Тупо разглядывая надпись, пыталась вспомнить, откуда мне знакомы эти знаки? Услужливая память снова развернула передо мной горящий листок, и на чернеющей бумаге выступили эти слова.
Я отпрянула от забора. Значит я, как сомнамбула, потащилась на улицу «возле парка», как сказала Наташка! Но ведь я этого не хотела! Как–будто меня кто–то запрограммировал!
Наверное, я резко отшатнулась от ограды, и собака захлебнулась лаем. Я шарахнулась в сторону.
— Аста!
Собака замолчала и бросилась к хозяину, вышедшему из гаража на ее лай. Он подошел к забору.
— Не бойтесь. Это только кажется, что она рядом. Забор ей не одолеть.
Я стояла и смотрела на
него.
Он был невысок, угрюм, и показался мне стариком. Собака преданно терлась о его руки.
— Аста, на место!
Собака послушно направилась вглубь двора, и он пошел за ней.
Я неожиданно для себя сказала вслед:
— Я получила ваше письмо.
Он обернулся через плечо и ничего не сказал. Собака скользнула в приоткрытую дверь гаража. Он прикрыл ее и вернулся ко мне.
— Входите.
Я толкнула калитку, и она распахнулась.
— Открыта? А как же собака? — удивилась я.
— Аста никогда никого не тронет без приказа, — сказал он, открывая дверь на веранду. Я пошла за ним.
Мы оказались в просторном коридоре. Он распахнул ближайшую дверь и пропустил меня вперед.
В комнате был настоящий камин! Это первое, что бросилось мне в глаза. Каминная решетка из гнутых прутьев напоминала ограду дома. Очевидно, и то, и другое — дело рук хозяина и его гордость. Комната показалась мне огромной больше из–за минимального количества мебели в ней, чем по размеру: два кресла и крохотный столик перед камином, и книжный шкаф на противоположной стене. В камине тлели угли, и это произвело на меня огромное впечатление.
Мне указали на кресло и оставили ненадолго одну.
Он вернулся, переодевшись и принеся с собой две крошечные чашечки кофе. Я почувствовала себя героиней бульварного романа.
Несколько минут мы молча пили и разглядывали исподтишка друг друга. Он был не молодым и не старым — где–то за гранью моего понимания.
— Простите меня, — наконец прервав затянувшееся молчание, сказала я, — то письмо я написала по настоянию моей подруги. Я не должна была этого делать и, тем более, приходить сюда…
Он отвел глаза от моего лица и неожиданно рассмеялся. Смех так не шел к его выражению глаз, что я вздрогнула. Смех — последнее, что я могла ожидать от него.
— Странно, что другие люди постарались, чтобы мы встретились, — сказал он. — Ну, что же, давайте знакомиться заново. Сергей Михайлович, — несколько картинно протянул он мне руку через столик.
— Антонина, — сказала я. — Называют, как кому нравится, — иногда Тоней, иногда — Ниной…
— Цирк! — снова усмехнулся он. — Как в том рассказе, не читали? Гувернер юноши отвечал на письма его невесты ввиду полной безграмотности воспитанника и влюбился в девушку по этим письмам. А на свадьбе оказалось, что за нее отвечал ее гувернер… по той же причине.
— Читала.
— Прямо про нас с вами…
— Почему вы мне
ответили?
— А почему вы пришли?
— Сама не знаю… Я просто шла. Только увидев адрес на углу дома, поняла, что шла к вам.
Он невесело улыбнулся:
— Я ответил из любопытства. Вы такая молодая, разве вам нужна служба знакомств?
— Я некрасивая. Все смотрят сквозь меня и не замечают. Наверное, я — никакая.
Он тихо рассмеялся.
— Я думал, судя по тону письма, что мне пишет опытная искательница приключений, и не ожидал, что увижу ребенка… Сколько тебе — неужели действительно двадцать четыре?
Я кивнула и добавила:
— Я кажусь моложе потому, что я не крашусь.
— Ты кажешься моложе потому, что еще ничего не пережила, никого не
потеряла.
— Утраты мне не грозят. Терять мне некого. И это — страшно.
— За это не переживай: всегда есть такое, что можно потерять… Ты учишься?
— В педагогическом. Химия.
— А сокурсникам нравятся девушки смелые и вызывающие?
— Активные и непринужденные, — кивнула я с готовностью, почувствовав, что его ирония направлена не на меня.
— Ты не производишь впечатления «принужденной».
— Сама удивляюсь. Мне с вами легко.
— Спасибо на добром
слове.
Мы надолго замолчали. Я пыталась осмыслить, каким образом оказалась здесь так поздно. Никакой светлой мысли не возникало. Темы для разговора — тоже. Как я смею соваться к этому взрослому угрюмому человеку?! Что мне здесь нужно? В этой комнате не живут, это чувствуется. Сюда редко заходят. Слой давней пыли на каминной решетке… Но камин горел! Зачем он растопил камин?
— Зачем вы растопили камин? — спросила я.
— Камин сделан вместо печки… ну, так хотелось моей жене, и мы сложили камин. Дом теперь обогревается камином.
Он помрачнел. Я подумала, что его огорчила мысль
о жене.
— Уже, наверное, очень поздно, — робко сказала я. — Мне нужно идти…
— Да, уже около одиннадцати, наверное.
Я встала.
— Спасибо, что поговорили со мной.
Мы вышли в коридор. На часах была половина двенадцатого. Он присвистнул:
— Как ты собираешься отсюда добираться домой? Так поздно в нашем глухом углу не проходит ни единой машины. Подожди, мы с Астой тебя проведем через парк: на проспекте скорее поймаешь либо такси, либо еще что–то.
Он накинул куртку, свистнул собаке. Она радостно кинулась к нему.
— Гулять, Аста! Пойдем, проведем гостей.
Он взял собаку на поводок, запер двери, и мы вышли.
Напротив лежал темный парк, похожий на заколдованный лес. Улица еще освещалась, а среди деревьев царил полный мрак.
— Я не зря взял собаку, — сказал Сергей, — кто тут только не ходит по ночам!
Мы вышли на широкую аллею. Сергей отстегнул поводок и присел рядом с собакой, гладя ее.
— Спокойно, Аста, спокойно, это свои… Дай свою руку, — сказал он мне. Я протянула руку, собака нервно обнюхала ее.
— Свои, Аста, свои… — продолжал он уговаривать животное. — Теперь можешь погладить ее, — обернулся он ко мне.
Я робко коснулась огромной головы овчарки. Она наклонила голову и посмотрела мне в глаза до жути осмысленным взглядом.
— Вот вы и познакомились. Я хочу дать ей побегать, но чтоб она не тронула тебя.
Собака рванулась в темноту. Некоторое время мы слышали, как она восторженно носится где–то неподалеку. Набегавшись, она выскочила к нам и кинулась к хозяину.
— Принеси! — Сергей кинул палку в темноту. Она умчалась и через мгновение принесла ее.
— Здорово! — восхитилась я. — А мне принесет?
— Попробуй, — он протянул мне палку. Я кинула. Собака не двинулась с места.
— Ну, пожалуйста! — попросила я ее. Умное животное наклонило голову и не шелохнулось.
— Аста, принеси, будь другом, — сказал он. Собака нехотя потрусила в темноту и вернулась с палкой в зубах. Постояв мгновение, положила ее у моих ног и обиженно отошла.
— Она всегда так слушается? — удивилась я.
— Конечно. Она прекрасно выдрессирована. Я за нее ручаюсь.
Мне стало весело. Мы не спешили, не выпроваживали меня, а просто гуляли с собакой. Нашлась тема разговора, интересная мне и приятная ему. Наша болтовня стала оживленной. Собака кружила рядом, то подбегая к нам, то исчезая в темноте. На детской площадке он провел собаку по бревну, демонстрируя мне ее способности, и я тоже взобралась на невысокий бум, что не соответствовало ни моему характеру, ни моей комплекции. Он подал мне руку, и я пошла по бревну следом за собакой. Она спрыгнула, и я спрыгнула за ней прямо ему в объятия.
Мы стояли рядом, и он не спешил убрать руки с моей, мягко говоря, талии. Я впервые стояла так близко к мужчине и прислушивалась к новым ощущениям. Мы молчали, и я чувствовала, что ему моя близость не неприятна: оказывается, чтобы это понять, слова не нужны.
Дикий женский вопль прервал торжественность минуты. В темноте кустов где–то неподалеку визжала женщина.
— Колька, приду–у–урок! Пусти, идиот, больно же!
Мужской голос что–то пророкотал в ответ, и снова раздался вопль. Мне даже показалось, пьяный вопль. Третий — тоже мужской — голос выкрикнул ругательство, и женщина опять закричала, словно ей выкручивали руки.
Сергей отпустил меня.
— Начинается вечерний концерт. Бабу не поделили, что ли…
Голоса о чем–то заспорили, и снова завизжала женщина:
— Отпусти меня! Помогите, кто–нибудь!
Сергей поморщился. Я видела, что ему не хочется вмешиваться. Мне, кстати, тоже не хотелось.
— Аста! — коротко крикнул он собаке. — Аста, взять!
Собака сорвалась с места и исчезла в темноте. Мы поспешили за ней. Через минуту раздался испуганный тройной вопль, и кто–то помчался прочь, ломая кусты. Мы поспешили на крики.
Молоденькая подвыпившая девушка с размазанной по всему лицу косметикой, прижималась к дереву. Парень лежал на земле, и на нем передними лапами стояла Аста, не причиняя ему, однако, никакого вреда. Третий, видимо, успел удрать.
— Ты, придурок, убери свою собаку! — визжала девушка. — Совсем обнаглели, собак выпускают без намордника! Это же парк, общественное место!
— Что тут у вас? Чего ты орала? — грубо спросил Сергей.
— Не твое дело! — взвилась девчонка. На вид ей было не больше семнадцати. Парень был постарше. — Забирай свою собаку и убирайся!
— Аста, ко мне, — позвал Сергей. Собака отошла к нему. Девушка кинулась к парню, помогла ему подняться.
— Коленька, ты живой? Она тебя не покусала? А ты, дядя, — обернулась она к нам, — ты за это ответишь!
Парень, пошатываясь, пошел прочь. Девушка бежала за ним, отпуская в наш адрес ругательства, которые и взрослый мужчина не всегда употребит. Сергей выругался им вслед.
Я испуганно посмотрела на него. Спокойный приятный собеседник исчез. Передо мной была угрюмая жестокая маска.
— Мы не пойдем тебя провожать, — отрывисто бросил он мне. — Ты живешь далеко, одну тебя я не отправлю, а нам с собакой идти на другой конец города не с руки. Переночуешь у меня, — и даже не спрашивая моего согласия, повернулся и быстро пошел назад. Собака потрусила за ним. Постояв немного, пошла и я. Встреча отбила и у меня всякое желание продолжать прогулку по ночному городу.
Он ни разу не оглянулся, чтобы проверить, иду ли я за ним. Я шла. Он казался мне менее опасным, чем ночной парк.
Он запер калитку и подтолкнул меня в дом. Молча зажег свет в спальне, достал из шкафа две простыни и полотенце, бросил их на постель. Я не могла понять, почему ночная встреча так подействовала на него. Это был другой человек. С таким бы я не осталась ни на минуту.
Спаленка была крохотной, почти всю площадь занимала двуспальная кровать, придвинутая вплотную к той стенке, за которой был камин. Я положила на нее руку: стенка была теплой. Бельевой шкаф и туалетный столик — вот и вся мебель. Хозяин явно не хотел отягощать себя лишними вещами…
Я раскрыла постель и застелила ее свежим бельем, данным мне. Колебалась, идти ли мне умываться: страшно было выйти из комнаты, суровый хозяин ощущался где–то неподалеку. Задвижка на двери меня успокоила, и я решила выйти поискать ванную.
Она оказалась напротив. Я юркнула туда и закрылась.
Туалетная полочка представляла странную картину: все мужские принадлежности туалета были в полном порядке. Женский сухой дезодорант и шампунь, напротив, были покрыты слоем пыли и явно давно не сдвигались с места, судя по следам на стекле.
Я оглядела свои раскрутившиеся волосы и долго думала, что же мне с ними сделать завтра, не имея под рукой неизменных бигуди. Мне предстояло утром мчаться в университет, и я решила, что чистые волосы, даже не накрученные, выглядят лучше этих жутких прядей с остатками вчерашнего лака. Вздохнув, я потянулась за шампунем и брезгливо ощутила рукой слой пыли на флаконе.
Лучше бы я его не брала!
Я скользнула в спаленку и закрылась на задвижку. Почувствовав себя спокойнее, осмотрелась. Машинально выдвинув ящик туалетного столика, наткнулась на фотографию.
Улыбающаяся красивая женщина и — Сергей Михайлович!
Впрочем, на фото был просто Сергей — отчество неуместно применить к этому веселому молодому мужчине! Они смотрели друг на друга и улыбались, и я поняла, что он не был ни старым, ни угрюмым. Тогда он был симпатичным и жизнерадостным.
Снимок был сделан два года назад, судя по дате на обороте.
Я поняла, что эта женщина — его жена.
Я вспомнила, что ее уже нет.
Я догадалась, что взяла ее шампунь, что с тех пор, когда она последний раз им пользовалась, ничья рука к нему не прикасалась.
Мне стало жутко и захотелось бежать из этого дома.
Вместо этого я тихо разделась, потушила свет и легла на широкую кровать, прислонившись к теплой стенке.
Мне удалось задремать, но долго я не проспала.
Несовершенно устроен человек! Когда нужно затаиться и тихо лежать, ожидая избавительного рассвета, ему вдруг понадобится выйти! За окном — никакого намека на рассвет, а выйти хочется все сильнее! За дверью — тишина, и лучше ее не нарушать.
Понимаю, что выйти придется. Натягиваю на себя юбку и свитер и выхожу в коридор. Там тихо и темно.
И, уже возвращаясь в спальню, я заметила его.
Он сидел за столом в кухне, сложив голову на руки. И я только тогда вспомнила, что в доме нет больше ни одного спального места. Значит, я выгнала хозяина из его постели, заставив просидеть ночь за столом! И какого черта я сюда пришла?! Движимая раскаянием, забыв о своих страхах, я пошла к нему.
— Сергей Михайлович!
Он поднял голову. Кажется, он дремал. Напрасно я его разбудила! Перед ним на столе стояла наполовину пустая бутылка водки.
Останні матеріали
Кропивницький
вологість:
тиск:
вітер:
Погода на 10 днів від sinoptik.ua