Николай Левандовский: В партию меня не приняли — помешало «темное прошлое»

Даже не верится, что Николаю Левандовскому — 85. По–прежнему высокий и приветливый, активный и ироничный, только шевелюра совсем побелела. Обладатель бархатного голоса, знакомого жителям нашей области (помните фразу: «Говорить Кіровоград. В ефірі радіо «Скіфія–центр»?) живет и здравствует в областном центре. Сегодня Николай Евгеньевич, более 55 лет проработавший в областной телерадиокомпании, на заслуженном отдыхе. Недавно он побывал в редакции «Первой городской газеты» и подарил незабываемые минуты приятнейшего общения.

 Интервью з заслуженным работником культуры, знаменитым диктором Кировоградского областного радио и неизменным ведущим концертов, парадов и демонстраций Николаем Левандовским предлагаем нашим читателям.

— Николай Евгеньевич, 25 марта Вам исполнилось 85 лет. Как Вы себячувствуете в таком замечательном возрасте?

— В основном нормально, хотя бывает всякое. Иногда идешь — и вдруг пошатнулся, голова закружилась. Постоял минутку, выровнялся — все нормально, пошел дальше. Машину вожу, на дачу езжу.

— Что Вы там выращиваете?

— Растет петрушка, лук, чеснок и прочая зелень. Этим занимается супруга, ей 76 лет. Посадили сотки три картошки, на всякий случай. Пока что справляемся. 

—  На сайте библиотеки Чижевского есть фотографии из Вашого семейного архива, в том числе и детские. Вы часто вспоминаете свое детство?

—  Оно было таким печальным, что даже вспоминать трудно. Отец в 1928 году закончил в Зиновьевске Кавалерийскую школу имени Буденного. Отсюда его направили служить на Дон, и в станице Романовской в 1931 году родился ваш покорный слуга. Дядя отца, Михаил Карлович Левандовский, был в то время командующим Отдельным Дальневосточным военным округом. Естественно, он перевел туда и свого родственника. А в тридцять восьмом году попали оба во «враги народа» — сначала Михаил Карлович, затем и отец. Нас в течение 24 часов выселили из военного городка Падь Уксахе: сестренку, которая на год и девять месяцев старше меня, маму и меня. Сели в поезд и поехали в Кировоград, на родину мамы. Здесь жила и тетка моего отца, она была замужем за простым сельским мужичком, Григорием Ефремовичем Тимошенко. Помню, когда мы приехали, мама стала на колени: «Тетя, примите нас!» А он ей говорит: «Надька, встань з колін!» И тут же бабушке: «Це сироти. Будуть жить у мене». Так он нам стал за отца. Бабушка Хелена Левандовская была очень строгая, держала всю семью в кулаке. Зато дедушка был очень добрым, одевал и кормил нас, иногда даже баловал: принесет то конфеты, то лакомства. Выживали мы, как говорится, «из милости на кухне».

— А какова судьба вашего отца?

— Отец погиб и был посмертно реабилитирован, когда я уже служил в армии. Мой командир, гвардии генерал–лейтенант Неделько, котрому я рассказал свою историю, говорит: «А ну давай, пиши в военную колегию Верховного суда!» Вскоре пришел ответ: «Ваш отец, Левандовский Евгений Антонович, старший политрук отдельной конной 222–й пограничной дивизии, посмертно реабилитирован».

Война началась, когда мне было десять лет, я хлебнул ее достаточно, и мне было не до игр. А когда мальчишки играли в войну, мне это было даже неитересно. Дети не знают, что почем, потому и играют в войну. Я хорошо помню ее начало: бомбежки, мы из города удирали. Погрузили на тачку вещи — и в Аджамку, оттуда — дальше. Таскали тачку от села к селу. Мама работала, мы тоже с детства научились огороды сапать.

— Тепер понятно, откуда у Вас такое трудолюбие. А когда зародилась любовь к театру, к художественному слову?

— Я очень любил кино. Тогда не было телевизоров, а работали передвижные кинолавки. Для меня сходить в кино было настоящим праздником. Я копил деньги, чтобы купить билет и увидеть очередной фильм. Несколько раз сходил в театр и так увлекся, что даже мечтал там работать. Правда, мама была против: «Что это за жизнь — на чемоданах, на колесах?» Позднее я играл в самодеятельном театре, был ведущим всех мероприятий, в том числе и концертов ансамбля танца «Ятрань». Мои знакомые актеры областного музыкально–драматического театра — Михаил Донец, Иван Казнадий — говорили: «Николай, иди в театр! Твое место там!» Но однажды меня заметили на концерте в филармонии работники обласного радио. Председатель радиокомитета Анатолий Дмитриевич Сухачев пригласил меня на работу. Я тогда был худруком в народном театре клуба имени Калинина, потому устроился на радио на полставки, а в 1959 году перешел в радиокомпанию полностью. С тех пор более 55 лет проработал на одном месте.

— Это действительно пример редкого постоянства.

— Вообще–то в моей трудовой книжке много записей. Есть один месяц производственного стажа на заводе «Красная звезда» грузчиком в железнодорожном цехе. Почти четыре года служил в армии, в авиации. После демобилизации принят на кировоградский завод «Большевик» калильщиком 4 разряда. С завода в 1957 году я ушел работать в городской дом культуры имени Калинина, а с 1962 года — постоянно в радиокомитете. С 2001 года старший диктор, в 2010 уволен… В общем, стаж большой.

— Что в вашей работе на радио было самым интересным?

— Самое интересное — суметь передать смысл передачи. Новости как новости. А когда читаешь художественный текст, стараешься так его подать, чтобы люди заинтересовались. Чтобы не просто так на кухне радио болтало, а чтоб было интересно. Я часто спрашивал у знакомых, интересно ли им слушать радио. Старался, чтобы все было как можно лучше. Смысл сказанного должен идти из сердца, а не просто озвучиваться голосом.

— Известность Вас не тяготила, на улице узнавали?

— Бывали такие моменты, и они были для меня немножко в тягость. Иногда люди скажут два–три приятных слова и отойдут. А бывали такие, что советовали, как лучше делать. Это раздражало.

— Вам пришлось жить с клеймом сына «врага народа». Возможно, если бы не этот факт биографии, то Ваша судьба сложилась бы иначе.       

— Я не знаю. Мне известно только, что у Анатолия Михайловича Сухачёва были из–за меня определенные неприятности. Мне сказал по секрету его заместитель, мол, «батьке поставили большую клизму — у тебя в биографии были темные пятна». А Сукачев ответил: «Если уволят Левандовского, я тоже увольняюсь». Короче говоря, меня отстояли. Но все равно тень прошлого за мной ходила очень и очень долго. Как–то предложили мне написать заявление о вступлении в партию — мол, я на такой ответственной работе, нужно быть членом КПСС. Я говорю: «Ничего не выйдет, у меня «хвост», вы же знаете». А мне отвечают: «Вы уже долго здесь работаете, пишите!» И я написал. Парторганизация рассмотрела мое заявление. А потом мне говорят: «В общем, ваше дело пока отложили». Я спросил у Левина: «Илья Григорьевич, скажи правду! Я же чувствую, что здесь что–то не так». Он отвечает: «Ну, ты же сам знаешь. Мы все решения согласовываем с «верхушкой». А там постановили: отказать». Секретарь обкома партии написал на моем заявлении: «Отказать. Темное прошлое». Конечно, было больно.

— Наверное, когда на душе тяжело, спасала поэзия.

— Да, я много читал, увлекался стихами современных поэтов. Очень любил Вознесенского, Рождественского, Евтушенко, Ахмадуллину. До сих пор многое осталось в памяти. 

— Когда Вы начали сочинять?

— Это было давно, еще на Дальнем Востоке. С детства я играл на семиструнной гитаре. Мама очень любила петь, и мы часто вдвоем с ней пели «Эх, дороги!» Мне музыка тоже помогала в трудную минуту. Когда–то давно, находясь вдали от мамы и от родной земли, я написал стихотворение:

Видно, голосом звонким

для жизни походной

Ты меня наградила недаром.

Пусть об этом расскажет

в тоске безысходной

Дней печальных товарищ — гитара.

 

Сколько песен я спел под звучание струн

Я не помню, мне кажется, много.

Перебрав все аккорды, всегда поутру

 Запевал я в тиши: «Эх, дорога».

 

Эту песню тебе очень часто я пел

Детским голосом — робким, несмелым.

А сейчас голос мой на ветру огрубел,

Да и сердце мое огрубело.

 

Сколько в жизни дорог! Они все хороши,

И понятны не все. Эх, дороги!

Есть на них и печаль,

и радость есть для души.

Есть на них и борьба, и тревоги.

 

Я вернусь. Не грусти и не плачь обо мне.

Поцелую тебя на пороге.

Я поверил, родная, твоей седине

И пройденной тобою дороге.

 

Я поверил печали твоей и тоске.

Ты простишь мне обиды, я знаю!

И попросишь опять, чтобы я тебе спел

Про дороги. Седая, родная…

 

Видно, эти дороги за слезы твои

Я прошел в этой жизни недаром.

Верь, твой сын от тебя ничего не таит.

Шлет привет. Вспоминает тебя и грустит

Под звучанье аккордов гитары.

 

Это стихотворение я написал в 1959 году. Можно сказать, это было начало моих поэтических проб.

— Ваши стихи издавались?

— Нет. Мне казалось, что они недостаточно совершенны. После месяца работы на заводе «Красная звезда» меня взяли в армию. А я еще ни с кем не дружил, даже девчонку за руку не держал. Но сочинил такое посвящение:

 

Я пишу тебе утром ранним

Под глухой перестук колес.

Знай, что лучшие воспоминанья

О тебе я с собой унес.

 

Я ушел, чтоб не быть пожарищем,

Чтобы  люди не знали  тревог.

Вспоминай меня как товарища,

Если другом я быть не смог.

 

Улыбнись мене сквозь дни ненастные!

Солнцу радуюсь наяву.

Я тебя в этот миг невестою,

Счастьем, радостью назову. 

Несколько стихотворений я написал в армии. Понимаете, у меня не было возможности и желания постоянно сочинять. А сейчас нет–нет, да и пишется. Иногда ностальгия одолевает.

— На фото вы изображены вместе с юной Кларой Новиковой и еще одним молодым человеком.

— Это Роман Брандт. Когда директором Кировоградской филармонии стал Борис Евгеньевич Шапотинник, он мне сказал: «Николай, иди работать в филармонию. Тебе Бог велел. Ведущие приезжают такие, что смотреть не на что. А ты выйдешь — на тебя глянуть приятно. Давай, приходи ведущим. Создадим бригаду…»

— Концертную?

— Да, в то время этот жанр был очень популярен. Наша бригада называлась «Кроме шуток». В нее вошли выпускники театрального института Клара Новикова и Роман Брандт. Клара читала новеллы, фельетоны, Роман — героику, а я был конферансье. Я вместе с ними побывал в длинной, почти полугодовой творческой поездке. Клара была серьезной девушкой, несмотря на то, что хохмачка и выдумщица. Пока мы ехали в поезде, в купе организовывалась боевая команда. Сочиняем прямо в пути, хохочем. У меня до сих пор хранится тетрадный листок, на котором черной тушью нарисованы ее рукой рыбий скелет, стрелка и надпись: «Туалет», а еще лозунг: «Бей мужчин, спасай Россию»... В общем, было весело. Клара была очень способная девушка, память имела изумительную, я поражался, сколько она может за один раз запомнить. Когда она через много лет стала известной и  приехала в Кировоград, пригласила меня на сцену, подарила свою книгу с дарственной надписью: «Николаю Левандовскому, свидетелю моего начала —  беспомощного, но молодого и задорного. Обнимаю, целую». 

— Вам в жизни больше везло на хороших людей?

— Как вам сказать… Я старался плохих избегать, чувствовал нутром, что этот человек не со мной и не для меня, и уходил в сторону. Позже оказывалось, что мне готовили подлость. Я всегда был со всеми дружен и доброжелателен. Никто на меня не обижался и до сегодняшнего дня, по–моему, не обижается.

— Вы поддерживаете отношения с бывшими коллегами–актерами?

— Переписываюсь с двумя товарищами. Один из них очень болен, иногда даже посылаю ему некоторую сумму в Днепропетровск. Второй обещает приехать в гости. Остальные разлетелись, разъехались, умерли. Время такое. Валя Василенко, Ваня Фасинский — Боже, сколько уже ушло… Кто–то раньше, кто–то позже.

— К сожалению, такова беспощадная философия жизни — к определенному моменту человек остается совершенно один. Знаю, у вас еще одно увлечение — охота.

— Действительно. Но я стараюсь об этом увлечении уже не думать, потому что мне по возрасту уже не положено. И все же иногда приглашает на охоту генеральный директор областной телерадиокомпании Вадим Мурованный. Я член президиума общества охотников и рыбаков, люблю поохотиться. Слава Богу, здоровье пока позволяет.  

— Какой у вас был самый выдающийся трофей?

— Дикая свинья. Оленя взять не получилось. Кроме того, зайцев не перечесть, для охотника выйти и не взять зайца — невозможно.

— Вы сами готовите дичь?

— Супруга готовит под моим руководством. Мой покойный товарищ, Виталий Петрович Чернов, научил меня охотиться, ввел в охотничий мир. Он был кулинар непревзойденный, необыкновенный человек. Бывало, приезжаем на охоту, забрасываем в машину рюкзаки, ящики. Есть на каждого миска, ложка, соль, перец. Трехведерный казан, тренога. Приезжаем, первый загон — он взял зайца. Идем на второй загон, а он с парой человек остается хлопотать у костра. Возвращаемся, падаем спиной к дереву  — а нас уже ожидает такая вкуснятина, которую приготовить в домашних условиях невозможно.  

— Вы счастливый супруг, отец, дедушка.

— Я уже дважды прадедушка. У меня от первого брака есть дочь, ее сын подарил нам девочку, Олечку. Внук Дима, сын моего старшего сына, умер в 29 лет в прошлом году. У него остался мальчик, мой правнук — Кирилл Дмитриевич Левандовский. Хохотун, вертун! Прибежит, бывало, и давай со мной перекидываться до потолка.

— А гитару берете в руки?

— Нет. Моя семиструнная гитара исчезла при загадочных обстоятельствах. Недавно мне принесли небольшую семиструночку, но у нее сломаны три колка, и я стараюсь ее не брать, чтобы не расстраиваться.

— Николай Евгеньевич, Вы счастливый человек?

— Если не быть сильно «прицепучим» к жизни, то я счастливый. У меня все состоялось. У меня все есть, мне не нужно ничего сверх меры. Семья у меня нормальная. Первая не получилась, но Бог с ней, что поделаешь? Со второй женой мы живем уже 57 лет. Так что уже все проверено и перепроверено. Все авансы выданы, все обиды прощены. Хорошие дети. Старший сын работал в телерадиокомпании, младший — ювелир, один из лучших мастеров в Украине. У детей все хорошо — и у нас тоже. Если здоровье позволит — еще поживем.

Людмила Макей